::Антироман на одном дыхании? (о Роб-Грийе).
::Философичная поэзия или поэтичная философия? (о Владимире Соловьёве).

   Роб-Грийе сформулировал основные правила своего метода так: "хороший герой - тот, у кого есть двойник; хороший сюжет - максимально двусмысленный; в книге тем больше ценности, чем больше в ней противоречий ". Роман "Проект революции в Нью-Йорке" (1970) вполне соответствует этим требованиям.

   Нью-Йорк. Революция. "Даже до революции…".

    "Преступление есть составная часть революции. С помощью трех метафорических деятельностей - изнасилования, убийства и поджога - негры, нищие пролетарии и трудящиеся интеллектуалы будут освобождены от цепей рабства, а буржуазия избавится от своих сексуальных комплексов". Широко применяются пытки (как "самый убедительный довод, чтобы заставить раскошелиться банкиров-гуманистов"). Существует серия фильмов "Познавательные индивидуальные преступления", создатели которой стремятся "достичь катарсиса путём удовлетворения невысказанных желаний современного общества"… Насилие - лишь обратная сторона потребительства. И спросы порождают предложения в виде пьесы "Кровавые грёзы", чистящего средства (изображена девушка в луже крови на ковре из белого нейлона) со слоганом: "Вчера это была драма…Сегодня достаточно щепотки диастазического средства фирмы "Джонсон", и ковер как новенький".

   Город наводнён полицейскими осведомителями и агентами-революционерами. Огромное количество последних - это горничные, секретарши, ночные няни, девушки по телефонному вызову с почасовой оплатой и т.д., внедряемые в общество с разными целями - от сбора информации до рэкета и пропаганды. В подземной части города орудует "Вампир метрополитена" - штатный агент муниципальной сыскной службы, также возглавляющий отдел осведомителей в недрах террористической организации и руководитель кафедры криминальной сексологии, организовавший нечто вроде вечерних курсов ("по этой причине он избирает свои жертвы среди дочерей банкиров с Уолл-Стрит, которые излишне мешкают с выплатой добровольных ежемесячных взносов в кассу организации").

   Одной из таких "дочерей" оказывается Лора. Она же - судя по всему, лидер хулиганской шайки подростков, она же - пленница рассказчика (опять поправлюсь - одного из рассказчиков, так сказать, основного) и она же, возможно, подселена в его дом как шпионка. Зачем родне банкира воровать? "Деньги, которые дают родители, - говорит Лора, - не настоящие. Они гладкие и ничем не пахнут, разве что типографской краской. Это новенькие банкноты, и родители, должно быть, сами их печатают. А заработанные деньги мятые, потертые и немножко липкие из-за прикосновения потных рук. Их приятно держать в руках, и запах у них хороший, когда вынимаешь бумажку из кармана, чтобы положить на прилавок порнографического магазина на Таймс-Сквер". Лоре - тринадцать с половиной лет. Меня она сражает своим полным негодования ответом (на вопрос: понимает ли она, что означает слово "катарсис"): "Естественно! Вы принимаете меня за идиотку?".

   Может показаться, что действие происходит в неопределённом будущем. Однако в романе встречается журнал в обложке с золотым тиснением из четырёх цифр "1969". Отношение к героям у Роб-Грийе весьма своеобразное. События полнокровных литературных героев причудливо переплетаются в романе с существующими на афишах, обложках книг, в аудиозаписи персонажами, и они внезапно становятся полноценными - хотя бы на некоторое время - героями повествования.

   Как верно заметила А.Альчук, в романе постоянно подчеркивается неаутентичность как событий, так и персонажей. Многие герои носят маски. И в этом мире "кустящейся идентичности" (М.Фуко) "напрасно задаваться вопросом, является ли одной и той же личностью тот, кто носит маску террориста Бен-Саида, и тот, кто, сняв маску слесаря, оказывается Бен-Саидом".

   Еще можно отметить явный эротический аспект описываемых в романе сцен. Свои размышления о том, насколько нужно удовлетворять интерес публики к эротике, порнографии и пр., Ален Роб-Грийе приводит в приложении "История Крыс". И в конечном итоге приходит к выводу, что "никогда не следует отводить глаза, широко открытые глаза, от общества, в котором ты живешь, и от того, что у тебя самого в голове…".

   При чтении "Проекта" у меня возникало ощущение, что я следую за невидимой камерой, которая то поднимается, показывает "сверху" происходящие события, то проникает внутрь героя (а я вместе с ней), и мы видим происходящее его глазами. Поэтому очень трудно сказать, сколько в романе рассказчиков. Это то Лора, то мужчина, у которого она живёт в доме, то Джоан…

   Книга читается на одном дыхании. И этот роман нельзя читать "по диагонали". Важна каждая деталь. Автор с доскональной точностью, даже с дотошностью описывает детали, что делается, по мнению Ролана Барта, для освобождения предмета от "человеческого значения", "от метафоры и антропоморфизма". В ходе повествования несколько раз встречаются слова "возврат" и "обрыв". Обрыв - "слово показывает, что в ходе повествования происходит обрыв: резкая остановка или перемена, вызванная какими-либо материальными причинами, имеющими прямое отношение к рассказу или, напротив, привнесёнными извне". Возврат - "возобновляется то, что было прервано по той или иной причине". По какой именно причине? "А по той, умник, что невозможно разом рассказать обо всем: всегда наступает момент, когда история забегает вперед, возвращается назад или отпрыгивает в сторону, или разветвляется; тогда говорят "возврат", чтобы люди знали, о чем идёт речь".

   Владимир Набоков отмечал отменную поэтичность и оригинальность прозы Алена Роб-Грийе, и с ним нельзя не согласиться. Приведу для примера такое описание: "Очень уж короткое и чересчур декольтированное платье из тонкого шелка изумрудного цвета слишком хорошо демонстрирует прелести нежного, гибкого, упругого, нервного тела, словно бы лишь на время укрытого зелёными травинками с пляшущими на них бликами - тонкими неосязаемыми пластинками, которые медленно колышутся по воле скрытых течений в прозрачной массе воды, будто глубоководная рыба застыла, наполовину спрятавшись в зарослях морской капусты, чуть шевеля плавниками, готовая внезапно сжаться в резких конвульсиях, открыв дряблую алчную пасть с бесчисленными замысловатыми отчетливыми складками". И ему же принадлежит такое высказывание: "Никакого "антиромана" нет, но есть один великий французский писатель - Роб-Грийе, а его манере бездарно подражает целый выводок банальных писак, которым этот ярлык оказывает хорошую услугу в плане коммерции…"





ФИЛОСОФИЧНАЯ ПОЭЗИЯ ИЛИ ПОЭТИЧНАЯ ФИЛОСОФИЯ?


Между тем, Владимир Соловьев - Поэт, Публицист, Критик и Философ, сын известного русского историка, профессора Московского университета Сергея Михайловича Соловьева, своим творчеством оказал сильнейшее влияние на формирование философских и эстетических взглядов "младосимволистов", определил поэтическую образность первых книг тех же Андрея Белого, Александра Блока.

Помимо знаменитейших философских работ ("Общий смысл искусства", "Смысл любви" "Чтения о Богочеловечестве" и др.) Соловьев оставил значительное стихотворное наследие. Особую известность приобрели стихотворения "Софийного" цикла. В известный период поэт-философ начинает увлекаться идеей Софии на почве изучения мистических учений (Беме и др.). "Идея Софии у Соловьева, - пишет В.В. Зеньковский в "Истории русской философии", - в основании и первоначальной форме восходит к мистической литературе, здесь Соловьев, собственно, внес мало оригинального (если не считать его "видений"), но ему принадлежит настойчивая попытка связать эту идею с различными течениями в русском религиозном сознании. Во всяком случае, Соловьев очень внимательно изучал всех мистиков". А о. Флоренский в письме Лукьянову пишет: "Мне представляется, что Соловьев поступил в духовную академию просто для занятий богословием и историей церкви, но потом, набредя тут на предустановленную в его душе идею Софии, бросил академию и занялся специально Софией". София - как видение предстаёт перед поэтом. Она - и природа (небесная лазурь), и - лик любимой женщины одновременно. Иногда это только улыбка или только глаз. Ей Вл. Соловьёв посвятил стихотворения "Вся в лазури сегодня явилась..."; "У царицы моей есть высокий дворец..."; "Око вечности", поэму "Три свидания".

В "маленькой автобиографии", поэме "Три свидания", которую так часто цитировали поэты-символисты, Соловьев утверждал божественное единство Вселенной. И в этой поэме прежде всего отразились его глубинные переживания, связанные с постижением "Души мира", "Вечной Женственности", "Подруги вечной".

Поэма имеет примечание: "Осенний вечер и глухой лес внушили мне воспроизвести в шутливых стихах самое значительное из того, что до сих пор случилось со мною в жизни. Два дня воспоминания и созвучия неудержимо поднимались в моем сознании, и на третий день была готова эта маленькая автобиография, которая понравилась некоторым поэтам и некоторым дамам".

В поэме речь идет о трех встречах, свиданиях с той, которую он называет здесь Подругой вечной, и обращением к которой начинается и завершается поэма. Первая встреча поэта-философа произошла еще в детстве, 36 лет назад:

Мне девять лет, она…ей - девять тоже.
"Был майский день в Москве", - как молвил Фет.
Вторая встреча - в Лондоне, в Британском музее осенью 1875 года:
И вот однажды - к осени то было -
Я ей сказал: "О божества расцвет!
Ты здесь, я чую, - что же не явила
Себя глазам ты с детских лет?"
И только я помыслил это слово, -
Вдруг золотой лазурью все полно,
И предо мной она сияет снова -
Одно её лицо - оно одно.

третья - в пустыне близ Каира в начале 1876 года:

И долго я лежал в дремоте жуткой,
И вдруг повеяло: "Усни, мой бедный друг!"
И я уснул; когда ж проснулся чутко, -
Дышали розами земля и неба круг.
…Все видел я, и все одно лишь было -
Один лишь образ женской красоты…
Безмерное в его размер входило, -
Передо мной, во мне - одна лишь ты.

Три свидания, три главки в поэме, три оценки поступков рассказчика как глупых. Число "три" явно довлеет над автором ("Три силы", "Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории…" и т.д.). Поэтичность и философичность, легкость и юмор - вот основные черты данной поэмы.

Стихотворения Соловьева часто полны иронии и насмешки, не стала исключением в этом плане и поэма "Три свидания". "Даже самые задушевные свои переживания (например, в стихотворении "Три свидания", в котором рассказаны видения Софии) Соловьев любил сопровождать шуткой, нередко грубоватой. Вкус к пародийному слогу, - пишет В.В. Зеньковский в "Истории русской философии", - был очень силен у него, он для него самого был нужен, чтобы ослаблять внутреннюю патетичность, которую стыдливо прятал за насмешливой речью. Соловьев вообще писал остро и ярко, часто беспощадно, но всегда в литературном отношении превосходно". С этим трудно не согласиться, а для подтверждения приведу следующие строки:

Дух бодр! Но все ж не ел я двое суток,
И начинал тускнеть мой высший взгляд.
Увы! Как ты ни будь душою чуток,
А голод ведь не тетка, говорят.

Переоценить значение Вл. Соловьева на русскую философию и поэзию трудно. В "Арабесках" Андрей Белый писал, что Соловьев стал для него "предтечей горячки религиозных исканий". А одна из основных тем Блока - о видении Прекрасной Дамы - восходит по литературной тематике к пушкинскому романсу "Жил на свете рыцарь бедный" и к поэме "Три свидания" Соловьева. В круг интересов философа-поэта входили история догматов, история религий, этика, эстетика, политические вопросы... Большое впечатление на современников производила сама личность философа, в которой было нечто "пророческое".

По мнению большинства исследователей, Соловьев был первым крупным самостоятельным философом в России. Известный русский мыслитель Л.М. Лопатин считал, что значение Соловьева для русской философии аналогично значению Пушкина для русской литературы. И действительно, целая плеяда православных мыслителей конца 19 - 1-й пол. 20 вв. в той или иной мере шла по пути, проложенному автором "Трех свиданий".

Философская и пейзажная лирика Соловьева во многом продолжает традиции Фета и Тютчева. Тонкое определение места Соловьева в русской поэзии дал К.К. Арсеньев, признанный критик "Вестника Европы". После смерти поэта он писал: "Декаденты…пробовали отпарировать его удары указанием на то, что он сам писал символические стихотворения. В этом есть небольшая доля правды; но символизм Вл. Соловьева не носит на себе признаков вырождения. Он способен и от претензий выразить невыразимое, воспроизвести неуловимое, и от систематической погони за новизною, хотя бы это была новизна бессмыслия и изломанности".

Многие критики отмечали, что его лирика лишена психологической конкретности, полна туманных мимолетных впечатлений. Сам Соловьев лирику считал откровением человеческой души в ее единстве и созвучии с живой душой природы, с мировым строем. Особая же заслуга Владимира Соловьева в том, что он сумел наполнить глубокой философией поэзию, а философию пропитать необыкновенною поэтичностью.

В оглавление раздела | На главную >>